На столе, заставленном свечами, мисками с зерном, хмелем и кубками красного вина, лежит деревянная дощечка с кольцами — темными узкими полосками черного золота.

Сам обряд очень простой и короткий. Вообще он, наоборот, длинный и направлен на попытку создать между молодыми некую внутреннюю связь, но нам, имеющим эту связь чуть ли не в самом высшем проявлении, оставили только самый конец, с обещаниями вечно любить и обменом кольцами.

Глупые слова. Зачем собирать столько свидетелей, чтобы признаться в любви? Чтобы сказать, что моя жизнь целиком и полностью принадлежит ему? Чтобы пообещать быть рядом даже в самые страшные времена? Хотя знаю зачем. Обряд для родных и друзей. Чтобы разделили наше счастье. Чтобы ненадолго почувствовать нас, принять и порадоваться. А для нас будут потом слова, которые мы скажем друг другу, оставшись наедине.

И кольца. Зачем они? Хотя Радим улыбается, натягивая полоску на мой палец, и смотрит так, что ноги подкашиваются. Здесь столько народа, нехорошо будет упасть у его ног прямо посреди церемонии. Хотя что-то подсказывает, что гости сделают вид, будто ничего не заметили. Но некоторые потом припомнят…

Жрец произносит последние слова благословения и осыпает наши преклоненные головы зерном и маком.

Теперь будут поздравлять. Правитель с матерью, умиротворенные и спокойные. Сияющая Власта, члены совета, Ждан, Верея. Лица плывут все быстрее, Радим крепко держит меня за руку, и запах травяной мази все сильнее. Той, что нас намазали. Интересно, пахну я или он?

Последними подходят трое волков — альфы, которых я раньше не видела. Скользят по мне взглядом, как того требуют приличия, а Радима, тепло улыбаясь, обнимают так крепко, что это даже настораживает. Не собираются ли его куда-то от меня увезти? Он мой! Но нет, увидев, как я в него настороженно вцепились, улыбаются уже по-другому и, быстро поклонившись, уходят.

Теперь можно идти. Все будут отмечать свадьбу как положено, в огромном зале, с музыкой, гостями, подарками и пышным застольем. А нас отвезут в уединенное место и на три дня оставят одних. Такой обычай. Прекрасный обычай!

В этот раз дорога, кажется, специально затянулась так, что конца-края нет. Мы едем вдвоем на двухместной повозке, но, думаю, невдалеке все-таки маячит пара альф. Не могут же они отпустить вожака одного даже в такой день?

Вот наконец и дом, такой чужой, будто и не провела здесь прошлую ночь. Будто не сутки прошли, а целая вечность. Как только мы вошли, Радим тут же запер дверь.

— Хочешь пить, есть?

— Нет, — с трудом удается выговорить, настолько пересохло во рту.

Он меня правильно понимает.

Ключ от спальни тоже у него. Очень предусмотрительно. Открыв дверь, пропускает меня вперед. В спальне, как и положено, большая кровать и ярко пылающий камин. Огненные отблески лижут мое платье, ставшее вдруг красным, и тонут в глубине его глаз. Я жду у кровати, пока он закрывает дверь и подходит.

— Я… первый?

Киваю. Он разворачивает меня спиной, убирает волосы в сторону и начинает медленно расстегивать все эти пуговицы. Ничего не скажешь, тот, кто придумал этот обычай… хорошо знал, что делал. Каждый раз, когда его пальцы прикасаются к моей спине, к постепенно оголяющейся коже, по телу словно молния проносится. И я жду, знаю, что сейчас они прикоснутся опять.

— Отлично упаковали, — бормочет Радим.

Его руки все ниже.

— Все, — шепчет на ухо.

Платье соскальзывает на пол почти без его помощи. На мне остается только короткая шелковая сорочка на еле видимых бретельках.

Он вдруг быстро меня разворачивает. Такой взгляд… На меня так никто не смотрел. Пальцем медленно поддевает бретельку, кажущуюся паутинкой, тонкой и невесомой. Радим замирает, уставившись на свой палец.

— Сними, — вдруг прошу я. Хочу, чтобы он смотрел на меня и дальше. Всегда смотрел.

Через секунду шелк сворачивается у ног, а его взгляд охватывает меня жаркой, почти живой волной, заставляет дрожать и дышать глубже.

Теперь моя очередь, расстегивать пуговицы — дело привычное, я легко и быстро с ними справляюсь. Потом ему приходится мне помочь. Я не очень разбираюсь в том, как устроена мужская одежда. Пока не разбираюсь.

Когда мы оба остаемся без ничего, я впервые после встречи на озере с интересом его рассматриваю, теперь всего. Рассматриваю, как что-то только мое.

Потом он наклоняется ближе.

— Боишься? — задумчиво спрашивает.

— Да.

На мою талию ложатся ладони, медленно и нежно.

— Просто доверься мне, — просит Радим.

Как же иначе?

Все самое страшное оказалось не таким уж и страшным. Почти не страшным. Я помню резкую боль, разорвавшую сказочно приятный мир вокруг. И помню, как он остановился, давая мне привыкнуть к этому новому ощущению, когда мы вместе. И как волшебство возвращалось, как он меня звал, и впервые я настолько полно растворилась в его зове, растаяла, что стала немного им самим.

Все было так непохоже на рассказы, так… неожиданно хорошо, что, когда все закончилось, я сказала ему: «Спасибо». И получила серьезный ответ, что теперь его главная задача — делать мою жизнь счастливой.

Что же, у него отлично получалось.

Случилось еще кое-что. На второй день утром я проснулась первой и пошла на кухню, чтобы растопить печь и нагреть воды для чая. Из замка нам, конечно, привозили горячую еду, но чай хотелось сделать самой. Представить, будто мы совсем одни и никого вокруг.

И вот стою, решая, с чего начать, и вдруг понимаю… В приоткрытое окно сыплется первый снег, изо рта — пар. Я в одной легкой сорочке, босиком на холодных камнях нетопленной с вечера кухни, и мне… не холодно. Совершенно. Настолько он меня согрел.

Через три дня, когда мы вернулись в замок, я знала о его теле почти столько же, сколько о своем собственном.

Волки

Уже в третий раз Радим просыпался оттого, что Дарька на него смотрит. Лежит рядом и изучает, как будто в первый раз видит. И такая улыбка на лице… вызывающая.

Когда они сюда ехали, Радим вспоминал рассказ историка, объяснявшего, как воспитывают человеческих девушек. Кроме репутации им еще вбивают в головы, что все плотские отношения — это грязно и стыдно, но хорошая жена должна все терпеливо сносить, потому что это ее долг.

Радиму не нравилась мысль, что Дарька будет терпеть его приставания стойко, как положено порядочной жене, и он готовился упорно бороться с ее стыдом, собираясь доказать, что для нее близость может стать таким же наслаждением, как и для него. И станет!

И был весьма удивлен всяким отсутствием этого самого стыда. То ли ее просто забыли научить, то ли пара люна-са сделала ее более раскованной, он не понял. Проснувшись к обеду и открыв все шторы, чтобы запустить в комнату побольше света, она долго его изучала, как когда-то у костра изучала зверя, причем не просто смотрела, а тщательно ощупала, а местами даже обнюхала, вызывая неконтролируемые приступы восторженного смеха. А потом уселась сверху, прижала ладони к его груди и заявила свои права.

— Мое! — громко сообщила окружающему миру.

И Радим с превеликим удовольствием подтвердил:

— Твое.

За все время, которое они провели в доме, мысли Радима отвлеклись от Дарьки только дважды, и оба раза это было что-то вроде крика души с просьбой небу, что только бы ничего не случилось и никто не явился им мешать.

Глава 19

Новая жизнь

В день нашего возвращения прибыла делегация горных. Я с удовольствием поприветствовала их в зале и получила свадебный подарок. Это была статуэтка из полупрозрачного камня, изображающая птицу с человеческим лицом и пышным разноцветным хвостом. Их символ богатства и плодородия. Статуэтка была настолько красивой, что мои благодарности звучали совершенно искренне — глаз оторвать от такой красоты было невозможно. Так и ушла, смотря на фигурку, примостившуюся в ладони, и вызвав у горных довольные усмешки.